Изучение процессов адаптации в социально-культурном пространстве региона невозможно без должного осмысления его эволюции, без обращения к истории его формирования. С этой позиции социально-культурное пространство региона реконструируется в определенных хронологических периодах своего развития. На начальном этапе была характерна миграция населения из густонаселенных территорий России на территорию Дальнего Востока, в результате чего у переселенцев происходили межкультурные взаимодействия с аборигенным населением, без которых нельзя представить освоение данной территории [1].
Цель статьи: выявить адаптационные практики переселенцев и аборигенного населения в условиях формирования социально-культурного пространства Дальневосточного региона.
В данном исследовании была проанализирована, систематизирована и обобщена научная информация о переселенческом движении на дальневосточные земли, опубликованная в научных статьях, монографических работах, средствах массовой информации. Изучение данных источников позволило рассмотреть разные точки зрения на переселенческую политику государства, процесс адаптации переселенцев и аборигенного населения, выявить некоторые особенности миграционного процесса.
Результаты исследования и их обсуждение
Выявлено, что в большинстве работ одним из основных факторов успешной адаптации к новым условиям указывается отношение власти к переселенческому процессу: условия и размер государственной поддержки, наличие всевозможных преференций, внимание генерал-губернаторов и пр. [2]. Путь переселенца был длительным, и часто проходило от трех до четырех лет, прежде чем семья добиралась до места [3]. За это время терялась домашняя живность, утварь [4]. Признавая всю важность крестьянского переселения на дальневосточные территории, государство оказывало всевозможную помощь: покупался новый скот, выдавалось денежное довольствие для покупки необходимой сельскохозяйственной утвари, зерно для посева, и пр. [5].
Особенно трудно давалась адаптация к экстремальным природно-климатическим условиям. Муссонные дожди, высокая влажность и наводнения, длинная малоснежная и суровая зима, большое количество гнуса – ко всему приходилось приспосабливаться [6, 7]. Наиболее успешно акклиматизация проходила среди первых переселенцев и наступала через пару лет, так как это были мигранты, частично приспособленные к суровым условиям, из Сибири, Урала, Севера Европейской части России [8]. Последующие переселенцы были выходцами из Европейской части России, и этот процесс им давался уже сложнее [9].
Среди первых переселенцев была высокая доля зажиточных крестьян, что обусловлено критериями к отбору переселенцев. Это были крестьяне из среднего слоя, способные экономически выдержать переезд на дальневосточную территорию. В конце 70-х гг. XIX в. имелась практика отведения земли единым участком для каждого селения, которые имели отводы от 2 до 10 тыс. десятин (к примеру, в Приморской области они составляли 68,4 %, в Амурской – 69,2 %) [10]. Но такое деление приводило к неравномерному распределению земельных наделов. Размеры земель под пахотные работы и сенокосные угодья не были фиксированными, так как бытовало право первого захвата земли: можно было взять столько земли, сколько можно было распахать. Данная модель расширяла возможности для роста материального благополучия старожилов, что привело к выделению зажиточного слоя на Дальнем Востоке России и возникновению социального расслоения в крестьянской среде. Состоятельный крестьянин, располагая большим наделом земли, мог сдавать ее в аренду крестьянам-новоселам.
Однако открытие Транссибирской магистрали и успешное освоение дальневосточных территорий привели к отмене правительством «Правил» от 26 марта 1861 г. и принятию 22 июня 1900 г. Закона «Об образовании переселенческих участков в Амурской и Приморской областях». Переселившихся после принятия этого закона стали называть «новоселами» [11]. Кроме того, начался поток переселенцев с низким социальным статусом. В основном преобладали бедные, мало- и безземельные крестьяне. Появилась практика выделения новоселам земельного участка по предписанию администрации, что значительно снижало возможность повышения экономического статуса новых переселенцев. Приходилось осваивать малопригодные для земледельческих практик участки, а для того, чтобы завести хозяйство, необходимо вложение большого количества сил и материальных средств, чего у новых переселенцев не было.
Согласно статистическим расчетам того времени, для покупки самого необходимого новоселу необходимо было не менее 645–745 руб. [12]. В списке числились: «рабочий и молочный скот, сельскохозяйственный инвентарь, постройка жилых и хозяйственных помещений, семена и пр.». Данные условия позволяли крестьянину начать возделывание земель только на третий-четвертый год [13].
До конца 80-х гг. XIX века при возделывании земель крестьяне пользовались привычными видами орудий, но все чаще в хозяйственной практике стали использоваться новые сельхозорудия: жатки, сенокосилки, молотилки и т.д. Однако новосельческое хозяйство в этот период было достаточно неустойчиво и в собственности техника была у небольшого количества крестьян (всего 2–3 машины приходилось на несколько селений). Часто новоселы прибегали к объединению рабочего скота нескольких хозяйств, так называемой «супряге». Для того чтобы как-то улучшить свое материальное положение, многие крестьяне-новоселы стали заниматься новыми видами промыслов: охотой, прядением и ткачеством, рыболовством, пчеловодством и пр.
Самыми предприимчивыми и адаптируемыми были крестьяне из религиозных общин: старообрядцы и молокане. Этому способствовала самобытная организация их социально-культурной и социально-экономической жизни. Сохранение традиционных устоев, ценностей (трудолюбие, сохранение здоровья как ценности, институт вспомоществования, хозяйственность и др.) позволило удержать общинный тип крестьянской жизни, при этом использовать новые изобретения в своей деятельности. Для усовершенствования и облегчения своего труда молокане и старообрядцы одними из первых стали применять в земледелии сельскохозяйственную технику (конные сенокосилки, молотилки), делать вложения в новые сферы деятельности: предпринимательство, строительство, мукомольное производство, торговлю и прочее.
Жизненный уклад и хозяйственные практики, приобретенный вековой опыт ведения сельского хозяйства в Европейской части России на территории Дальнего Востока в силу социально-экономических и природно-климатических условий претерпели изменения в области земледелия, структуры посевных культур, подсобных промыслов, приемов ведения хозяйства и многих других элементов хозяйствования [14].
Адаптационный процесс затронул и сферу межкультурной коммуникации с аборигенным населением. Появились новые практики хозяйственной деятельности у крестьян, перенятые у коренных народов: собирательство дикоросов и промысел зверя, рыболовство с применением национальных снастей. Местное же население стало применять на практике изделия, изготовленные из железа (хозяйственную утварь, сельскохозяйственные орудия труда, огнестрельное оружие и пр.), а также развивать огородничество, сенокошение, делать заготовки на зиму [15].
Отмечаются изменения в экономическом пространстве аборигенного населения, связанные с применением новых трудовых практик (занятие извозом, заготовка дров для пароходов, работа в рыболовецких артелях), развитием товарно-денежного обращения. Местные женщины стали участвовать в ярмарках, торговле пушниной, рыбой, что привело к возможности управлять денежными средствами, повышению их статуса, повлияло на экономическую независимость и мужчин и женщин.
Также трансформации коснулись социальной организации жизнедеятельности и этнического самосознания аборигенов. Во-первых, коренное население стали назначать на престижные должностные места, которые были постоянными и часто переходили по наследству, что существенно повышало авторитет среди русского и местного сообщества. Начинает проявляться имущественное расслоение. Во-вторых, произошли изменения в родовой организации. Аборигены стали отказываться от кровосмесительных браков. Этому способствовала Православная церковь, а также уклад жизни русских переселенцев, в которых существовало главенство старшего мужчины и половозрастное разделение труда. Аборигенные семьи в целом практически не отличались от семей русских переселенцев и имели следующую структуру:
– преимущественно состояли из «малых» семей, включающих: супругов с детьми, неженатых братьев, сестер, дядьев и теток;
– «расширенные малые трехпоколенные» семьи, включающие в себя: супружеская пара с детьми и одним из родителей;
– «неполные малые двухпоколенные семьи», которые состояли из вдовы или вдовца с детьми;
– «неразделенные родительские», включающие: супруги с одним или несколькими женатыми сыновьями и внуками;
– «неразделенные братские», где жили два и более брата с женами, детьми и другими родственниками [16];
– а также «сложные полигамные» семьи, включающие мужа, несколько жен, детей и родственников [17].
В-третьих, привнесены изменения в строительство жилища аборигенов: вместо яранг (юрт), землянок стали строиться срубы.
Взаимовлияния коснулись и одежды. Русские переняли у местного населения более удобную для промыслов в зимнее время одежду, а аборигены стали применять в украшении национальных костюмов более широкую цветовую гамму и русский бисер, чаще использовали готовую русскую одежду: сапоги, картузы, рубахи, кафтаны, женские платки и т.п. Это позволило снизить трудоемкость изготовления традиционных элементов одежды из шкуры и кожи.
Но происходили не только положительные трансформации при взаимодействии переселенцев и аборигенного населения. Самым серьезным испытанием стали эпидемии, ввезенные в аборигенную среду первыми переселенцами, что существенно повлияло на социально-демографическую ситуацию. В.А. Тураев так описывает происходящие события: «На территории Дальнего Востока первая её эпидемия была зафиксирована в 1650–1653 гг. на Нижней Яне (умерли все проживавшие там якуты). В Якутии, на Охотском побережье и Чукотке эпидемии оспы отмечались в 1659–1661, 1669–1670, 1681, 1683, 1688–1689, 1690–1692, 1695, 1697, 1714 гг. В 1691 г. от оспы погибло большинство омолонских юкагиров. На Камчатку оспу занёс в 1768 г. якутский казак Тарабукин. С октября 1768 по июль 1769 г. от неё умерло 4767 ительменов и оседлых коряков и 315 русских – 65 % всего населения. На восточном берегу Камчатки после эпидемии почти не осталось ительменского населения. Не успели оправиться от оспенной эпидемии, как появилась новая напасть. Прибывшие в 1799 г. в Петропавловск солдаты гарнизонного полка Сомова заразили жителей Камчатки сыпным тифом. К лету 1800 г. от эпидемии скончалось почти 2 тыс. камчадалов, коряков и русских. Эта эпидемия, получившая название «сомовское поветрие», положила начало окончательному угасанию ительменов. Эпидемии оспы свирепствовали и в XIX в. Их фиксировали в 1815, 1833, 1845, 1875–1876, 1880 гг. В 1883 г. прекратил существование г. Зашиверск, уцелело около 40 чел., ушедших в тундру до начала эпидемии. С оспой связано исчезновение в конце XIX в. нескольких родовых подразделений орочей. В 1908–1909 гг. на Сахалине от оспы умерло 140 нивхов» [18].
Кроме эпидемий началось широкое распространение употребления алкоголя среди аборигенного населения, завозимого промышленниками и предпринимателями. Так как у аборигенного населения уже сложились товарно-денежные отношения, то спиртное они могли приобретать в многочисленных кабаках.
Выводы
Выявлено, что всевозможные этнические и конфессиональные группы, переселявшиеся на дальневосточную территорию, несмотря на сформированные несколькими поколениями социально-культурные и социально-экономические практики, выработали адаптационные стратегии в условиях, приближенных к экстремальным. Определено, что адаптационные процессы детерминированы природно-климатическими, социально-экономическими, этнокультурными и социально-медицинскими факторами, связаны с изменением хозяйственных практик, тесным взаимодействием и проникновением культур между переселенцами и аборигенным населением, привнесением изменений в хозяйственные, экономические и социально-культурные практики. Большое значение в процессе адаптации имело отношение власти к переселенческому процессу.