Рассмотрение гносеологических аспектов исторического времени является традиционно обсуждаемой проблемой, но периодически бывают моменты, когда оно становится особенно интенсивным. Именно такой момент рациональный субъект переживает в настоящее время. Современная наука, в том числе и система рациональных методов, оказалась в эпицентре достаточно разносторонних дискуссий. Некоторые ученые рассматривают это как кризис цивилизации и даже как исчерпанность самого понятия цивилизационной действительности; при этом защитники приоритетных и стабильных интеллектуальных представлений склонны лишь просто отстаивать свою позицию, вместо того, чтобы либо игнорировать саму неконструктивную критику, либо начать отвечать на нее адекватно и рационально.
В течение нескольких последних столетий наука представлялась как наиболее верный, а то и единственный законный путь к истине. Ее приоритет в структуре знания был подкреплен верой в существование двух культур – научной и философской, которые не только считались не вполне совместимыми, но и фактически должны были соотноситься с точки зрения существующей иерархии. Убеждение в том, что наука отлична от философии и что даже существует так называемый разрыв между ними – относительно новое явление. Оно стало завершением процесса секуляризации знания, который связывается с развитием современной мир-системы. В этом отношении можно сослаться на И. Валлерстайна, который обратил внимание на то, что само понятие «наука» – это очень своеобразная версия науки, которая у нас ассоциируется с именами: Ньютона, Френсиса Бекона и Декарта.
В рамках рассмотрения проблемы исторического времени возникает вопрос, связанный с тем, что фактически социальные науки в какой-то мере стали чем-то третьим в рамках непосредственно философских и естественнонаучных дисциплин. Более того, в этом контексте само историческое время фактически также стало некоторым третьим моментом в рамках более глобального отношения между временем как феноменом научной картины мира и временем как феноменом философской картины мира.
Те, кто рассматривал социальную науку как направленную на поиски универсальных законов, всегда настаивали на отсутствии внутренних методологических различий между научными исследованиями явлений, относящихся к миру людей, и фактическими явлениями. Все кажущиеся отличия, по их мнению, носили внешний характер и, даже будучи трудно преодолимыми, все же были по определению преходящими.
На противоположной стороне сферы социальных дисциплин располагались те философы, которые настаивали на том, что исторические действия людей неповторимы. Поэтому они не были восприимчивы к крупномасштабным обобщениям, якобы истинным для любой точки времени и пространства. Понимая историю в качестве определенного повествования, они подчеркивали значение диахронически последовательного хода истории. Думается, что нельзя упрекнуть их в том, что они восприняли диахронию как то, чему следует придавать большое значение, но их понимание времени было действительно хронологическим; они упустили, что так как это длительность, то ее можно определить только через абстракцию, обобщение, наконец – хронософию. Они воспринимали исторические явления как атомистические по своей природе, понимая, что их элементами были именно исторические факты. Такой подход приводил буквально к микромасштабным деталям в воссоздании исторического времени, так что эти философы были также и историками-позитивистами, большинство из них не усматривало особого противоречия между двумя этими аспектами.
Будучи воплощенной в историю, человеческая культура формирует контекст бытия, проявляющийся во времени и как время, то есть время является определяющим фактором, фактически формирующим человеческое бытие в истории. История воплощает в себе движение человеческого бытия, преодоление статичной традиции, перманентную трансформацию, в соответствии с которой изменяются представления человека, его язык и культура. Именно универсальность определяет меру этой трансформации, положение между приближением к онтологическому смыслу человеческого существа и темпоральным континуумом. Например, Карл Ясперс в своем известном труде «Смысл и назначение истории» при обосновании предложенной им схемы исторического развития постулирует наличие тайны как определяющей реальности контекста познания.
Понятие универсализации, таким образом, воплощает в себе некий динамический и доступный исследователю параметр проблемы, позволяющий эмпирически определить контекст ее присутствия. Универсализация является своеобразной целевой причиной исторического движения; каждая историческая эпоха воплощает в себе определенную грань целевой причины, лишь определенный ракурс приближения к своеобразному единству и совершенству. Кроме того, осознание собственной ограниченности перед определяющими онтологическими факторами способствует размыканию сознания, которое, в свою очередь, позволяет воспринимать человека и реальность в многомерном спектре действительности, а, следовательно, позволяет развить собственные познавательные способности.
Движение истории чем-то напоминает калейдоскоп, в котором снова и снова изменяется конфигурация сфер человеческой культуры. Об этом в свое время писал А. Шопенгауэр и именно эту динамику культурного бытия человечества можно зафиксировать посредством таких фундаментальных понятий, как историческое время, творческий процесс, – понятий воплощающих в себе не случайность и даже не фатальность исторического движения. Любой культурный феномен является результатом исторического процесса, его конструированием в определенном историческом пространстве как адекватного или неадекватного элемента этого пространства. Дисгармонический характер культурного феномена означает его деструктивное влияние на исторический процесс определенной исторической эпохи, которая провоцирует начало или продолжение ее трансформации. Однако эта неадекватность является проявлением тенденции всеобщей универсализации исторического бытия. Таким образом, можно выделить два основных смысловых вектора понятия исторической универсализации:
• всеобщий, который определяет движение историко-культурного бытия и является неким историческим параметром;
• конкретно-исторический, который определяет степень соответствия культурного феномена конкретному историческому контексту.
В последние время в литературе особую значимость приобретает аналитическая философия истории. В рамках последней акцент делается не только на построение содержательных или формальных семантик (моделей), представляющих различные аспекты изучения особенностей структуры исторического процесса, но и на анализ способов рассуждений и высказываний об исторической действительности, обращение к анализу исторического мышления, раскрывающего специфику видения исторических перспектив. Исходя из выше указанных особенностей постнеклассического понимания истории, нам представляется, что именно аналитическая философия истории должна в настоящее время выйти на приоритетные позиции, а концепции Г. Ройла, Р. Тейлора, А. Данто и др. приобретут в этой связи значительный интерес и исследовательскую значимость.
Так, А. Данто справедливо отмечает, что «нельзя переоценить то, в какой степени наши обыденные способы мышления о мире являются историческими. Это проявляется, помимо всего прочего, в огромном количестве терминов нашего языка, правильное применение которых даже к современным объектам предполагает исторический образ мышления. Если бы когда-нибудь об этом благодаря тому, что общение с ним было бы затруднено, ибо обширные области нашего языка нельзя было бы перевести на его язык. Попытка мыслить неисторично потребовала бы от нас, по крайней мере, ограничить язык, ибо мы вынуждены были бы обходиться лишь фрагментом нашей обычной лексики и грамматики. В самом деле, в своих описаниях нам пришлось бы ограничиваться лишь теми предикатами, которые удовлетворяют эмпирическим критериям осмысленности. Эмпирики, признавшие осмысленным только такой ограниченный словарь, столкнулись с проблемами в связи с историей, что вполне естественно, если учесть предлагаемые ими критерии. Достоинство эмпиризма заключается в его строгости. Лишь решая поставленные им проблемы, мы начинаем открывать неясные контуры исторического мышления и благодаря этому – структуру самой истории» [1, С. 7-8].