Лингвистическая составляющая современных социальных условий межэтнической коммуникации предопределила векторы развития современного российского социума как многонациональной общности, для которой остро встаёт вопрос о языке межнационального общения, которым долгое время был (и остаётся до сих пор на постсоветском пространстве) русский язык. Но нельзя обойти вниманием и такую проблему, как стремление сохранить самобытность (культурную и языковую) тех, кто вынужден был переселиться в русскоязычную среду под влиянием тех или иных причин.
Если обратиться к истории, то одним из факторов переселения, например, была Столыпинская аграрная реформа, в результате которой в числе прочих из украинского села Собич в Поволжье (Лямбирский район Республики Мордовия) переехало несколько семей, образовав на новом месте хутор Лопатино, ставший «островком оазисной культуры» [из нашей рукописи. – А.К.].
Для обоснования выдвинутой нами гипотезы о взаимовлиянии различных культур и языков при межэтническом контакте обратимся к раскрытию основных понятий данного исследования.
Наша трактовка [10] термина «языковая личность» восходит к пониманию его Ю.Н. Карауловым. Это «любой носитель того или иного языка, охарактеризованный на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах системных средств данного языка для отражения видения им окружающей действительности (картины мира) и для достижения определенных целей в этом мире» [4, с. 671].
Под текстами в данном случае понимается не только письменная, но и устная форма языка. Лексикон человека определяется как система кодов и кодовых операций, а также как средство доступа к единой информационной базе человека – его информационному тезаурусу, т.е. базе знаний, обеспечивающей овладение опытом предшествующих поколений и становление индивида как члена определенного национально-лингво-культурного сообщества [3, с. 58].
Более всего разработан вопрос о взаимоотношении языка и культуры у Вильгельма фон Гумбольдта, который связывал своеобразие языка с особенностями духовной деятельности нации, что можно обозначить как «... тонкое, но глубокое родство между различными видами духовной деятельности и своеобразием каждого языка...», в котором «мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации» [2, с. 373]. Сущность языка позволяет ему влиять на целые поколения людей, а также на другие языки.
Большой вклад в разработку проблемы языка и культуры внес Эдвард Сепир, один из сторонников теории «лингвистической относительности». Он считал, что «язык в своей лексике более или менее точно отражает культуру, которую он обслуживает, совершенно справедливо и то, что история языка и история культуры развиваются параллельно» [7, с. 194]. «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают» [7, с. 193].
В своей работе мы используем термин «языковая картина мира» как выражение с помощью различных языковых средств системно упорядоченной, социально значимой модели знаков информации об окружающем мире. Нам близко понимание языковой картины мира как своего рода мировидения через призму языка, что отражено, например, в работах Е.С. Яковлевой «К описанию русской языковой картины мира» (Русский язык за рубежом. – 1996. – №1-2-3) и «Фрагменты русской языковой картины мира» (М.: Гнозис, 1994. – 344 с.) [10].
Языковая картина мира естественно отражает национально-культурную специфику народа – носителя данного языка. Общечеловеческой языковой картины мира как таковой не существует, она складывается из составляющих ее национальных языковых картин мира. В языке отражается и в немалой степени формируется им национальный менталитет – «...особенности восприятия и интеграции окружающего мира и самого человека, а также система оценок, ценностей и нравственных требований, присущих творческой части народа» [9, с. 8].
Наиболее ярко национальный характер народа отражается в лексическом составе языка, и в таком его подвиде, как диалектная лексика. Диалектное слово интересно ещё и потому, что оно хранит в себе черты утраченных литературным языком явлений и дает представление о культуре и быте прошедших эпох.
К сожалению, последние десятилетия диалекты все больше уступают место русскому литературному языку. Этому способствуют многие причины. Главная из них – это интенсивное развитие науки, культуры и техники. Повсеместно и прочно вошли в нашу жизнь радио, телевидение. Все больше людей имеют возможность пользоваться Интернетом. Массовыми тиражами издаются книги, газеты, журналы.
Сегодня, в эпоху всеохватного распространения средств массовой информации, оказывающих огромное воздействие на языковое сознание носителей русского языка [5], в период умирания многих деревень, глубинных социальных изменений в крестьянской среде, с неизбежностью меняется характер и статус диалектного слова. Территориальные диалекты не умирают, но, как отмечает А.С. Герд, трансформируются в особые новые формы разговорной речи, в которой утрачиваются многие архаичные черты диалекта и развиваются новые особенности [1, с. 20]. Особое место занимает так называемый суржик – местное наречие хуторян (речь идёт об уже упомянутом хуторе Лопатино, где проживали переселившиеся в 1914 году в результате Столыпинской аграрной реформы украинцы из Собича), то есть синтетитечески создавшаяся прослойка между диалектным говором и литературным языком, приобретшая синергетический эффект и эмерджентные свойства. Для науки суржик представляет большой интерес, так как является недостаточно изученным языковым образованием, включающим элементы украинского языка в соединении с русским. Дословно дефиниция «суржик» от «суржа» означает смешанный посев на одном поле озимой пшеницы с озимой рожью [8].
Хотя в науке есть и другое мнение в контексте этимологии суржика. Так, например, известный современный украинский лингвист профессор Л. Масенко [6] считает, что суржик впервые был использован в 30-е годы 19 столетия. Суржик – вовсе не продукт смешения так называемого украинского и русского языков, а малороссийское наречие, на котором творили свою поэзию Т. Шевченко, И. Котляревский и другие [8].
Нас интересует факт существования данного феномена как репрезентации языковой личности переселенцев. И в первую очередь обратимся к языковым предпочтениям в условиях двуязычия и многоязычия (русский, мордовский и татарский языки) этнического меньшинства в многонациональном сообществе. Создалась экстралингвистическая ситуация, препятствовавшая сохранению родного языка этносом в полиэтнической среде проживания. И диаспоре в целях сохранения себя как этноса ничего не оставалось делать, как пытаться всё же вопреки социальным факторам сохранять родной язык (как важную составляющую менталитета и самоидентификации любого народа), превратившийся в итоге в говор и утвердившийся лишь как язык устного общения.
Рассмотрим фонетические элементы, по которым отличаются слова суржика от лексем литературного языка. Эти элементы могут быть связаны с переносом ударения, а также с заменой, вставкой или утратой звуков.
Акцентологические варианты представлены примерами: говорят – [гаваръáт´/ гавóръ´ут´], было – [булó] (здесь и далее местный говор, не являясь литературным языком, обозначается в адаптированной (нестрогой) транскрипции. – А.К., С.Ш.).
Фонетические диалектизмы, характеризующиеся заменой одного звука другим, представлены заимствованными единицами, при освоении получившими диалектную огласовку: футбол звучало как [путбол´а], хоккей – [хат´ит´эйка]. В первом случае наблюдается общая черта подобных заимствований: при заимствовании слов с [ф] (отсутствовавшего в древнерусском языке) происходит его замена на [п] (сравним в литературном русском: фарос – парус). Причиной диалектной огласовки второй из указанных лексем стала контактная диссимиляция (расподобление по способу образования) соседних смычных звуков [к]. В результате диссимиляции [к] был заменен смычным же [т] да ещё со вставкой слога. В этих же словах наблюдаются и морфологические изменения: смена родовой принадлежности имён существительных (мужской род в литературном и женский – в суржике). Интересным представляется и фонетическое изменение в слове скворец – [шкварец´] (укр. шпак). В результате диссимиляции свистящий [с] был заменен на шипящий [ш]. Приведем ещё примеры замены одного звука другим, характерное для носителей суржика: замолчи – [замавчи], прыгать – [плыгат´], осуществлять караул – [калавурыт´], вкусно – [укусно], уничтожить – [ун´истожыт´], вчера – [уч´ора]. Среди примеров встретились глаголы в форме изъявительного наклонения 3 лица с конечным мягким согласным [т´]: говорят – [гавар´áт´/гавóр´ут´], идет – [ид´от´].
Фонетические диалектизмы, характеризующиеся появлением нового звука, представлены, например, местоимениями «яна» («ёй») и «вана» (литературное «она») и наречием «як» (литературное «как»). Это диссимилятивные по своей основе эпентезы (вставки) звуков и разновидности эпентез – протезы (приставки) звуков (Реформатский). У слов «яна» («ёй») и «як» имеется протетический звук [ј], а у «вана» протетический звук [в]. Причём, разная огласовка наблюдается у одного и того же носителя: [знач´ит´ мар´йана / тэйэ / ид´эт´ пэрэдом/ а йа за н´ойу // тадэ вана крыч´ит´ //стрыл´ай // а йа ж кажу йой //дык йак же ж йа буду / тэйэ/ стрыл´ат´/ колы ружэ ж/ тэйэ/ ны зар´ажынэ//] (из речи на товарищеском суде в 1975 году колхозного сторожа. – включённое наблюдение А.Г. Киселёва). Как нам представляется, лексика говора носит смешанный характер вследствие языковых контактов прежде всего с русскоязычным населением. Не употребляя русских слов, но понимая их смысл, носители суржика стараются подстраиваться под русскую речь так, чтобы и русские индивиды их практически понимали. Забывчивость родных слов они восполняют при разговоре словом-связкой [тэйэ], что означало в буквальном смысле слово-паразит «это, это самое» (см. вышеприведённый пример).
Встречается у языковых личностей – носителей суржика эпентеза и в середине слова: срам – [страм]; колхоз – [калхвос].
Существуют также фонетические диалектизмы, вызванные утратой звуков – диэрезой («выкидкой»). Подобные процессы оставляют свой «след» и в общеупотребительной лексике, однако в диалектах они более активны. Для диалектной лексики характерно сохранять более архаичные формы, этим и объясняется значительное число диалектизмов, отличающихся от литературных эквивалентов более простым звуковым составом. Приведем пример из вышеприведенного текста: в слове «тогда» утрачивается звук [г] – [тадэ].
Объектом рассмотрения могут быть и словообразовательные диалектизмы. В эту группу включаются не только те единицы, которые отличаются от эквивалентов литературной разновидности языка своим морфемным составом, но и те, что отличаются от общенародного варианта какой-либо морфемой. Такой подход продиктован тем, что морфема как минимальная значимая часть слова обладает значением, следовательно, привносит в семантику слова определенный нюанс. Например, носители суржика красный стручковый пикантный перец называют [струк], это слово образовано морфологическим способом, очень редким и характерным только для разговорного стиля – усечение производящей основы (струк ← стручок).
Обратимся к лексическим диалектизмам – единицам, которые являются синонимами соответствующих слов литературного языка.
Например, в высказывании [йа п´идыйму з´аткало в´ид макалки?] «заткало» – это крышка, «макалка» – чернильница. Приведем ещё примеры: побелить (избу) – [пагалакат´], отварной картофель – [адварынка], быстро, полунепонятно и надоедливо разговаривать – [шкабарч´ат´], скоблить – [шкр´абат´], оттаивать, размораживаться – [адлыгат´], сурепка (просторечн. дикарка) – [апуц´ка], высохший гриб-дождевик – [бзд´ушка], тащить на себе – [бантыжыт´], стучать по щеколде/ щеколдой – [кл´амкат´/ бр´аз´кат´] и мн. др. (включённое наблюдение А.Г. Киселёва).
Столыпинские переселенцы были украинцами, они мигрировали из украинского Собича, разговаривали на украинском языке, но из-за отсутствия образования литературным украинским языком в подавляющем большинстве и не владели. Поэтому получается, что они в 1914 году привезли с собой диалект Юго-Восточной Украины, который в условиях отдаленности претерпел существенные изменения, породив совершенно новые оттенки.
Люди старшего поколения – носители суржика в моноусловиях проживания остаются преданными родному наречию, хотя, обучившись в свое время в русскоязычной школе, интересуются книгами на русском языке, смотрят телепередачи, слушают радио, читают СМИ. В быту разговаривают исключительно на суржике, с русскоязычными индивидами изъясняются на «ломаном» русском языке. Изучив русский язык в школе, в зрелом возрасте та или иная языковая личность возвращается к истокам. И не только в целях сохранения языка. Этноиндивидам просто нравится разговаривать на, в общем-то, забываемом наречии и хочется, чтобы их культуру услышали и оценили прежде всего потомки. Они просто живут этим говором.
Любопытные процессы происходили и в обратном направлении, то есть носители русского языка пытаются подражать говорящим на суржике. Ярким представителем подобной языковой личности можно назвать Марию Андреевну Дудко (в девичестве Зотову) [наблюдения А.Г. Киселёва]. Она одной из первых русских женщин в 20-годы прошлого столетия вышла замуж за украинца из хутора Лопатино Василия Дудко и переехала жить в большую украинскую семью, изучая их традиции и обычаи, привыкая к другой речи. Разговаривавшая на русском, она все же «подстраивала» свою речь под суржик: русск. просторечн. [эн чаво] (это что?) на украинском из ее уст звучало как [сэ ч´аво] (на укр. [сэ ш´о?]), смотри – [д´ив´ис´] вместо украинского диалектного твердого [дывыс´], обращение на укр. [д´эвко] звучало как [д´эфка] и др. Уже здесь наблюдается взаимозависимость и взаимовлияние живой речи этносов.
Складывающаяся на протяжении ста лет языковая картина мира переселенцев из Украину в Мордовию отразила национально-культурную специфику языковой личности хутора Лопатино – носителя суржика. В языке, как уже отмечалось выше, проявляется и в огромной мере формируется им национальный менталитет – самоидентификация, репрезентация той или иной языковой личности.