Scientific journal
International Journal of Applied and fundamental research
ISSN 1996-3955
ИФ РИНЦ = 0,593

В настоящее время общепринятым является мнение, что современная экономическая наука не представляет собой единого здания с одинаковой для всех ученых программой и ме­тодологией исследования. Скорее она похожа на совокупность различных научных направлений, представители которых решают одну и ту уже задачу - осуществляют теоретический анализ экономических процессов и вырабаты­вают практические рекомендации по управле­нию экономикой. Вместе с тем тон в этой рабо­те задается представителями неоклассического мейнстрима, хотя сама неоклассика выглядит уже менее стройной в идейном отношении по сравнению, например, с периодом полувеко­вой давности [1].

Проведя сравнительный анализ различных направлений экономической мысли, можно придти к выводу, что в моделях экономического поведения человека, представленных классиче­ской и неоклассической теориями, предмет вы­бора, внешние условия осуществления выбора, историческая эпоха, психическое состояние и ментальность субъекта, осуществляющего выбор, особого значения не имеют. Это приво­дит экономический анализ в абстрактную, ото­рванную от жизни сферу. Наиболее динамично развивающееся направление современной экономической мысли - институционализм - выявил и научно обосновал ряд новых особен­ностей экономического поведения человека. Предметно-методологические  разработки  ин­ституциональной экономики позволили сделать обоснованные выводы том, что институты влия­ют на эффективность размещения ресурсов, эко­номическое развитие, распределение ресурсов между экономическими агентами.

Предложенный новой институциональной теорией понятийный аппарат (институты, ин­ституции, организации и системы; ограничен­ная и органическая рациональность, оппортуни­стическое и рентоориентированное поведение, издержки на реализацию прав собственности, положительный и отрицательный внешние эф­фекты, несимметричность информации, не­полнота контракта) позволяет с иных по срав­нению с классиками и неоклассиками позиций пояснить ряд явлений и процессов социально-экономической жизни, в том числе и экономиче­ского поведения, в различных условиях внешней среды.

Отказавшись от жестких рамок неоклассиче­ской теории (полная рациональность, абсолютная информированность, совершенная конкуренция, максимизация полезности) и сосредоточившись на проблемах мотивации человеческого поведе­ния, институционализм привлек к экономиче­скому анализу социокультурные, психологиче­ские, исторические, этические факторы, которые до настоящего времени остаются за пределами широкого круга экономистов. Благодаря этому открылись возможности вести научное обсуж­дение отклонений от рациональности, то есть иррационального поведения человека. Краеу­гольным камнем введения в науку иррациональ­ности поведения субъектов экономической дея­тельности послужило наведенное потребление «праздного класса», описанное Т. Вебленом, а также поведение домашних хозяйств, которое занимает все более значимое место в экономи­ческих исследованиях последнего десятилетия.

Продолжающийся третье десятилетие ме­тодологический бум в экономической науке О. Ананьин объясняет наличием «неутоленной потребности экономического сообщества в са­морефлексии, если не сказать, в самоидентифи­кации» [2]. Это справедливое замечание было высказано мимоходом, в контексте развернутой рецензии на монографию М. Блауга [3], глав­ного редактора «Журнала экономической методологии» (Journal of Economic Methodology). Упоминая о радикальных переменах, происшед­ших в мировой экономической науке во второй половине ХХ века и «требующих еще немало времени и светлых голов для их осмысления», и далее на протяжении всей статьи О.Ананьин не упоминает об институционализме (очевидно автор ее не является сторонником упомянутого направления современной экономической нау­ки), хотя между строк читается именно это ра­дикальное направление теории и методоло­гии экономической мысли. Методологический бум и развитие институционализма приходятся на одно и то же время, что помимо прочего, на­водит на мысль о неслучайности такого совпа­дения.

Если методологический бум к настоящему времени достаточно широко распространяется в современной экономической теории (использование методов других наук для решения эко­номических научных задач и использование эко­номических методов для решения задач других наук), то этого нельзя сказать об истории эконо­мики. Полагаем, что это требует более подроб­ных пояснений.

К. Поланьи [4-5] и в более развернутой фор­ме Д. Нортом [6] были высказаны предполо­жения о том, что система институтов и инсти­туций каждого конкретного общества образует своеобразную   институциональную   матрицу, которая определяет веер возможных траекто­рий его дальнейшего развития. Термин «матри­ца» происходит от латинского matrix (matricis), что значит «матка». В самом общем виде ма­трица означает общую основу, схему, некую исходную, первичную модель, форму, порожда­ющую дальнейшие последующие воспроизве­дения чего-либо. В данном случае это означает, что настоящее развитие зависит от предыдуще­го пути развития.

К. Поланьи полагал, что институциональная матрица направляет экономические отношения между людьми и определяет место экономики в обществе, задает социальные источники прав и обязанностей, которые санкционируют дви­жение благ и индивидуумов при входе в экономический процесс, внутри него и на выходе. По определению Д. Норта, институциональная матрица общества представляет собой свойствен­ную ему базисную структуру прав собственно­сти и политическую систему. Д. Норт полагает, что экономические (и политические) институты в институциональной матрице взаимозависимы, политические правила формируют правила эко­номические, и наоборот. При этом и К. Поланьи, и Д. Норт полагают также, что каждое общество имеет конкретную, свойственную только ему ин­ституциональную матрицу.

Учитывая значимость институциональных матриц для понимания истории и перспектив развития государств, на основании изучения современного трансформационного периода России, ее истории, а также древней и совре­менной истории стран Западной Европы, Юго-Восточной Азии и США, С. Кирдиной была раз­работана концепция институциональных матриц [7]. Методологической основой этой концепции послужило творческое развитие идей, содержа­щихся в трудах Д. Норта, К. Поланьи и О.Э. Бес­соновой. Концепция институциональных ма­триц продолжает традиции системного подхода как методологии изучения социальных объек­тов, характерные для новосибирской экономико-социологической школы, основанной академи­ком Т.И. Заславской.

С.Г. Кирдина отмечает, что институциональ­ная матрица - это модель базовых обществен­ных институтов, сложившихся на заре возникновения первых государств - устойчивых человеческих сообществ. Все последующие институциональные структуры воспроизводят и развивают, обогащают эту первичную модель, сущность которой, тем не менее, сохраняется.

По С.Г. Кирдиной, институциональная ма­трица обеспечивает взаимосвязанное функ­ционирование основных общественных под­систем - экономики, политики и идеологии. Многообразные институциональные комплексы, регулирующие жизнь древних и современных обществ, имеют в своей основе одну из двух ин­ституциональных матриц - восточную и запад­ную. Такое определение, с одной стороны, опи­рается на известные в научной среде дуальные оппозиции «Восток - Запад», используемые при характеристике своеобразия общественных структур. С другой стороны, такое определе­ние нейтрально в оценочном плане. Названные матрицы по С.Г. Кирдиной различаются содер­жанием образующих их институтов следующим образом.

Для западных институциональных матриц ха­рактерны следующие институты:

в экономической сфере - рынок, или обмен;

в идеологической сфере - доминирование индивидуальных ценностей, приоритет Я над Мы, или субсидиарность, то есть примат лич­ности, ее прав и свобод по отношению к ценно­стям сообществ более высокого уровня, которые по отношению к личности имеют субсидиар­ный, дополнительный характер.

Для восточных институциональных матриц характерны следующие базовые институты:

в экономической сфере - редистрибутивная (по К. Поланьи), или раздаточная (по О. Бессо­новой) экономика;

в идеологической сфере - доминирование коллективных ценностей и общих интересов над индивидуалистическими, приоритет Мы над Я, или коммунитарность.

Частичные подтверждения этим общепри­нятым взглядам можно найти, прежде всего, в работах историка-экономиста и этнографа К. Поланьи. В посмертно изданной его после­дователями книге «The Livelihood of Man» [5], К. Поланьи детально исследует формы инте­грации экономического процесса в разные исто­рические эпохи в разных странах. Он выделяет две доминантные формы, которые составляют, по его мнению, основу классификации всего множества общественных хозяйств - редистри-буцию (redistribution) и обмен (exchange).

Опираясь на результаты своих многочислен­ных исследований, К. Поланьи в жесткой фор­ме утверждал, что созданная А. Смитом теория экономики, в основе которой лежат институты рынка и свойственные ему механизмы спроса-предложения-цены, была не более чем здравым смыслом по отношению к окружающей его са­мого реальности [5, с. 6-7] Значительную часть своей книги Поланьи посвятил доказательствам того, что рыночно-устроенный, базирующийся на обмене институциональный комплекс не яв­ляется общим для экономики всех обществ. Мно­гие общества, по результатам его экономико-исторических исследований, характеризуются иным типом экономической системы, основанной на редистрибуции.

Современные исследователи подтвержда­ют этот вывод Поланьи. Так, например, Ма-рио В. Льос в предисловии к книге Э. Де Сото «Иной путь. Невидимая революция в третьем мире» пишет: «в Перу никогда не было рыноч­ной экономики.... Эта концепция применима ко всей Латинской Америке, и, вероятно, к боль­шинству стран третьего мира» [8].

К. Поланьи называл другой тип экономиче­ских систем, отличных от рыночных, редистри-бутивными экономиками. В редистрибутивных экономиках преобладает физическое перемеще­ние производимых благ и услуг к центру, отку­да затем они вновь передаются экономическим субъектам. Редистрибуция представляет собой процесс аккумулирования, собирания, совме­щенного с новым, вторичным распределением и раздачей. Именно через редистрибуцию в этих обществах достигалось воссоединение распре­деленного, разделенного труда [5, с. 40-41].

Таким образом, со времени К. Маркса, ис­ключившего из своего теоретического исследо­вания «азиатский способ производства», теория развития нерыночных экономик, сопоставимая с марксовой концепцией развития рыночного хозяйства, в экономической и социологической науке не была разработана.

Ответом на этот вызов и можно считать ин­ституциональную теорию хозяйственного разви­тия России, предложенную в начале 90-х годов О.Э. Бессоновой - представителем Новосибир­ской экономико-социологической школы. Осно­вы этой концепции, названной О. Э. Бессоновой теорией раздаточной экономики, изложены в ра­боте [9].

Основным экономическим институтом, обу­словливающим специфику всех остальных в редистрибутивной (раздаточной) экономике, является институт общественно-служебной соб­ственности. Это означает, что владельцем всех основных ресурсов признается общество в це­лом. При этом в каждый исторический период существует признанный представитель этого общественного интереса, основные акторы, сна­чала в виде лиц (например, князь, царь или им­ператор), а затем организаций («пути», приказы, государственные организации). Данные акторы несут ответственность за использование имею­щихся национальных ресурсов в интересах все­го общества.

Воспроизводство в редистрибутивной эконо­мике регулируется не отношениями обмена, не­целесообразными в рамках единой собственности, а осуществляется на основе раздач и сдач.

В поддержку принципиального подхода С.г. Кирдиной о существовании двух типов ин­ституциональных матриц, ранее в работе [10] было показано, что: а) структура самих матриц является несколько иной; б) ни в одном обще­стве не встречается в чистом виде только одна институциональная матрица из двух обозначен­ных, а имеет место совокупность обоих видов.

Структура западной институциональной ма­трицы была представлена следующей:

Основная матрица:

Доминирующие институции в организаци­онной культуре: приоритет индивидуальных ценностей, приоритет Я над Мы, или субсидиарность, то есть примат личности, ее прав и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня, которые по отношению к личности имеют субсидиарный, дополнитель­ный характер.

Производные институции в экономической сфере - рынок или обмен.

Комплиментарная матрица: доминирующие институции в организационной культуре - при­оритет коллективных ценностей и общих инте­ресов над индивидуалистическими, приоритет Мы над Я, или коммунитарность.

Производные институции в экономической сфере - редистрибутивная (раздаточная) эконо­мика.

Для восточных институциональных матриц характерна следующая структура.

Основная матрица: доминирующие инсти­туции в организационной культуре: приоритет коллективных ценностей и общих интересов над индивидуалистическими, приоритет Мы над Я, или коммунитарность.

Производные институции в экономической сфере - редистрибутивная (раздаточная) эконо­мика.

Комплиментарная матрица: доминирующие институции в организационной культуре: при­оритет индивидуальных ценностей, приоритет Я над Мы, или субсидиарность, то есть при­мат личности, ее прав и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня, которые по отношению к личности имеют суб­сидиарный, дополнительный характер.

Производные институции в экономической сфере - рынок или обмен.

Предложенные С. Кирдиной и нами матри­цы относятся ко всем субъектам экономической деятельности, включая крестьянские, домашние хозяйства и индивидуальных потребителей, а не только к тем, которые стали предметом изучения экономической науки с тех пор, как она отме­жевалась от общества, от социальной среды - к производству, государству и рынку.

Выполненные в последнее десятилетие мно­гочисленные исследования крестьянских и до­машних хозяйств, функционирующих не со­всем по рыночным, или совсем не по рыночным принципам, законам, нормам и правилам, позво­лили установить: эти «нерыночные» институции не являются порождением ХХ или XXI века - они дошли до нас из глубины веков. В частности об этом свидетельствуют результаты исследова­ний экономических этнографов - Н.И. Зибера, Б. Малиновского и других, о которых пойдет речь ниже.

А Кирдина подтвердила, что она неприме­нима и к описанию деятельности современных субъектов экономической деятельности - крестьянских общин и домашних хозяйств.

Экономическая этнография (в других источни­ках - экономическая антропология) - научная дисциплина, пограничная между этнографией и экономикой. Предметом ее изучения являют­ся, во-первых, производственные отношения первобытных и предклассовых (т.е. переходных к классовым) обществ, во-вторых, экономика крестьянской общины []. Причем в определении предмета исследования акцентируется внимание на первобытных и предклассовых обществах, вуалируется их связь с крестьянскими община­ми и совсем не упоминается связь с домашними хозяйствами.

Попытки свести воедино и систематизиро­вать те отрывочные сведения об экономических отношениях «примитивных» обществ, которые содержались в трудах путешественников, мис­сионеров, этнографов, стали предприниматься начиная с 80-х годов XIX в. (Н.И. Зибер и др.). Следующий шаг состоял в переходе к система­тическому, целенаправленному полевому иссле­дованию экономических отношений народов, находившихся на стадии первобытного и пред-классового обществ. Он связан прежде всего с именем Б. Малиновского, опубликовавшего в начале 20-х годов ХХ в. ряд работ, в которых была описана и проанализирована экономика меланезийцев о-вов Тробриан [11]. Собранный Б. Малиновским материал убедительно свиде­тельствовал, что господствовавшая в западной экономической науке формальная экономиче­ская теория (маржинализм), которую ее сто­ронники рассматривали как универсальную, совершенно неприменима к «примитивным» экономикам. Показав, с одной стороны, что в «примитивном» обществе существует достаточ­но сложная система экономических отношений, а с другой - что никакой теории этой экономи­ки не существует, Малиновский своими полевы­ми, теоретическими исследованиями положил начало экономической этнографии как отдель­ной научной дисциплине. В течение нескольких последующих лет был накоплен фактический материал, но в области его теоретической разра­ботки каких-либо существенных сдвигов не про­изошло. Результатом было обращение части специалистов в этой области к формальной эко­номической теории (Р. Ферс, М. Херсковиц, Д. Гудфеллоу). Переход к новому этапу в развитии экономической этнографии, начавшемуся с сере­дины 40-х годов, характеризовался оформлением в ней «формалистского» направления. Но попыт­ки втиснуть в рамки маржинализма полученный фактический материал, не увенчались успехом. На рубеже 50-60- годов в рамках экономической этнографии выкристаллизовалось иное теорети­ческое направление - субстантивизм (К. Пола-ни, Дж. Дальтон, М. Салинз). В противополож­ность формалистам субстантивисты настаивали на существовании качественного различия меж­ду «примитивной» и капиталистической эконо­миками. Соответственно они ставили своей за­дачей создание особой теории «примитивной» экономики, отличной от формальной экономики, которую они рассматривали как теорию исклю­чительно лишь капиталистической (рыночной) экономики. Развернувшаяся в 50-70-х годах дискуссия показала несостоятельность форма­листского подхода к «примитивной» экономи­ке. А субстантивистам, несмотря на опреде­ленный позитивный вклад, не удалось создать научной теории «первобытной» экономики [11]. Нам представляется целесообразным продол­жить экономико-этнографические исследования в рамках субстантивизма, устанавливая паралле­ли между экономикой древних, с одной стороны, и экономикой современных домохозяйств и кре­стьянских хозяйств.

Представляется, что экономическая этногра­фия заслуживает места в истории экономики и экономической науке в целом по следующим причинам.

На протяжении нескольких столетий вплоть до настоящего времени интенсивно и система­тически исследовались два типа экономических субъектов: фирма (производство), государство и рынок. Причем потребитель рассматривался в «привязке» к рынку. Но здравый смысл и результаты исследований последнего десятилетия показывают, что потребитель больше привязан к домашнему хозяйству как субъекту экономи­ческой деятельности, чем к рынку. Не подлежит сомнению также, что свойства и функции до­машнего хозяйства, также как его цели и задачи, не тождественны ни фирме, ни рынку, ни госу­дарству. Аналогично свои специфические неры­ночные законы функционирования проявляются и у крестьянских хозяйств. Это нашло красноре­чивое подтверждение на практике в кризисный период «дикого» становления рынка на пост­советском пространстве в начале 90-х годов ХХ века, когда оплотом выживания населения стали именно семьи и крестьянские хозяйства. Ни крестьянские хозяйства, ни семьи не ис­чезнут в обозримом будущем. Следовательно, эти два типа экономических субъектов, функ­ционирующих по нерыночным законам, пред­ставляют интерес для экономической науки, соединяя «примитивные» древние экономики с современной хозяйственной деятельностью.

Ранее считалось, что жизнь древних людей была невыносимо тяжелой из-за недоедания, хронических болезней, тяжелого труда, направленного на удовлетворение минимальных по­требностей.

Поэтому исходным тезисом, с которым этно­графы отправились в джунгли и пустыни к ин­дейцам и папуасам, была их общая уверенность в том, что эти люди, живущие в суровых усло­виях дикой природы с простейшими орудия­ми труда, должны работать не 8 часов в сутки, как того требуют МОТ и ООН, а значительно больше. Этнографы выяснили, сколько времени и сил тратят эти «дикие» племена на поддержа­ние своей жизни, и результат оказался ошелом­ляющим: многие племена охотников и собирате­лей трудятся в среднем всего 2-5 часов в день. То есть намного меньше, чем сами изучавшие их жизнь исследователи, строго оговорившие продолжительность своего рабочего дня и зар­плату с работодателями и профсоюзами. Ре­зультаты наблюдений были одинаковы как для джунглей Амазонки, так и для африканской пу­стыни Калахари, и этот факт назвали «парадок­сом Салинза».

Ошеломленные своими выводами, ученые так характеризовали парадокс: «Хотя и может показаться странным, но человек, ведущий первобытный образ жизни, располагает значитель­ным ресурсом» [12]; «Человечество проделало путь от охоты и собирательства, когда все имели время для праздности...» [13]. Сам М.Салинз называл такие сообщества «обществами изоби­лия».

Учитывая, что в качестве основного критерия эффективности функционирования экономики используется количество свободного време­ни работников, при сравнении «примитивной» и современной экономики по этим критериям проявляется более высокая эффективность пер­вой. Следовательно, есть некоторые основания утверждать, что современная экономика регрес­сивна, так как движется от более низкой занятости к высшей.

Функцией экономики является обеспечение продолжения существования общества как куль­турного феномена (Аристотель); экономика, не будучи подчиненной этой цели, разрушает те самые жизни, которым она предназначена служить (Р.Оуэн). Современная экономика, отмежевавшись от общества, эту связь разрушает. И дефицит свободного времени играет в этом не последнюю роль. Следовательно, экономику необходимо развивать только в контексте всех социальных связей.

Диахронные социальные связи между «при­митивными экономиками древних и современ­ными экономическими системами проходят через институты семьи и крестьянского хозяй­ства. Тезис о ценовой нейтральности рынка и его информативной функции, с одной сторо­ны, и ненейтральности институций, (традиций, обычаев, верований) с другой стороны, при­зывает акцентировать внимание на тех субъ­ектах экономической деятельности, в которых ненейтральность этих институций сохранилась в большей мере. Это упомянутые домашние и крестьянские хозяйства. Таким образом эко­номическая история тесной связана с экономи­ческой этнографией.

Список литературы

1. Павлов И. Поведенческая теория - пози­тивный подход к исследованию экономической деятельности. - Вопросы экономики. - 2007, №7. - с. 64.

2.  Ананьин О.Экономическая наука: как это делается и что получается? - Вопросы экономики. - 2004, №4. - с. 149-153.

3.  Блауг М. Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют. - М.: НП «Журнал Вопросы экономики», 2004.

4.  Polanyi K. The Economy as Instituted Process. // Trade and Market in the Early Empires / Ed. by Polanyi K. Etc. Clencoe, 1957.

5.  Polanyi K. The Livelihood of Man. N.-Y. Academic Press Inc., 1977.

6.  Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М.: Фонд экономической книги «Начала», 1997.

7.  Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. - М.: 2000.

8.  Де Сото Э. Иной путь. Невидимая револю­ция в третьем мире. М.: 1995. - 534 с.

9.  Бессонова О.Э. Институты раздаточной экономики России: ретроспективный анализ. - Новосибирск:  Изд-во Новосибирского ун-та,

1996.

10. Жакенов О.Г., Осик Ю.И. Организацион­ная культура в структуре институциональной матрицы. - Вестник КЭУ: экономика, фило­софия, педагогика, юриспруденция. - 2006, де­кабрь. - с. 51-55.

11. K.Polanyi. - Primitiv, Archaic and Modern Economies, ed. by G.Dalton, Boston, 1971, p.78.

12. Иди М. Недостающее звено. - М.: 1977.

13.  Геллнер Э. Нации и национализм. - 1991.