Существует множество теорий, обосновывающих связь языка с развитием национального сознания, национальной идентичности. В своей концепциинации как «воображаемогосообщества»английский ученый Бенедикт Андерсон утверждал, что существование общности часто «воображается» посредством использования языка, подчёркивая его роль в создании государственности. По его мнению, именно развитие печатной литературызначительным образом влияет на формирование национальной идентичности того или иного народа[1, С.103-104]. Немецкий ученый Вильгельм фон Гумбольдт обосновывал тезис о теснойвзаимосвязи языка с мышлением, мировоззрением и менталитетом народа; языковая культура, в которую входят использование языка, особенности воззрений на язык, языковые картины мира и пр. представляется первостепенным компонентом культуры каждого народа. Австрийский философ ЛюдвигВитгенштейнговорил, что«язык конструирует реальность», а американскиеученые Эдуард Сепир и БенджаминУорфутверждали, что мышление и способ познания реальности определяется структурой языка, таким образом, существует прямая зависимость между национальным языком и национальным сознанием [2, С.318].
Актуальность данного исследования заключается в том, чтов массовом сознании японцевпо-прежнему сильна националистическая идеология, будучи тесно связанная с культурой, с историческими традициями и ценностями народа. Цель работы заключается в том, чтобы рассмотреть проявление национализма в лингвистическом аспекте, то есть в японском языке. В ходе исследования применялись описательный и исторический методы, а также метод стилистического анализа и метод индукции.
Японский народотличает повышенное внимание к своему языку и к его культурным и социальным функциям (например, рассуждения про язык могут встречаться в рекламе, а в газетах могут посвящать передовые статьи обсуждению вопросов орфографии). Несмотря на большое число заимствований в японском языке, он считается одним из немногих исконных компонентов японской культуры, а особое внимание к языку тесно связано с утверждением его уникальности. Например, в случае, когда речь идет о японском языке как иностранном, применяется терминnihongo (日本語), а когда о родном языке –kokugo (国語). Таким образом, значение слова kokugoоказывается субъективным («наш» язык), причем сами японские ученые отмечают, что в нем есть оттенок национализма и отношение к эпохе милитаризма [3].
Согласно Р.Э. Миллеру, именно в годы американской оккупации укрепились существующие представления японцев о своем языке как о национальном достоянии, не имеющем аналогов в мире и недоступном для понимания иностранцев,и вопросы языка приобрели особое значение.С усилением экономической мощи Японии языковой компонент японского национализма дополнился многими другими, но по-прежнему продолжает существовать, что отражается в публикациях по «нихондзинрон» (теория о своеобразии японского народа, о его гомогенности и неповторимости и пр.), в которых работы, касающиеся проблемы японской языковой картины мира, занимают особое место. Например, при том, что в японском языке есть два слова, означающие понятие демократии – японское minshushugi (民主主義) и заимствование demokurashii (デモクラシイ), неизменно подчеркивается их различие: minshushugi характеризует «хорошую» демократию с японской окраской, когда словом demokurashii обозначается «плохая» демократия, типичная для западного общества, основанная на индивидуализме и своеволии [3].
В рамках дискурса «нихондзинрон» рассматривается фундаментальное для японской культуры противопоставление «свой – чужой» (uchi – soto). Оно проявляется в японском обществе в различных формах – от человеческих взаимоотношений до языка [4, С.109]. Стоит отметить, что понятия «свой – чужой» достаточно относительны, так как каждый человек может быть «своим» в одной ситуации и «чужим» в другой, однако иностранец всегда будет являться «чужим», а любой соотечественник автоматически становится «своим». В языке этоможет проявляться в использовании определенных средств языка и в стратегиях общения со «своими» и с «чужими», что отражается в лексическом значении слов и даже в грамматике. В японском языке подобное отношение накладывается на варьирование речи в зависимости от ситуации – так, стандартное приветствие konnichiwa (今日は) употребляется лишь по отношению к «чужим», при этом, к примеру, английское слово Hello можно сказать даже незнакомому человеку [3].
В японском языке существует несколько вариантов слова «иностранец»: традиционное gaikokujin (外国人), термин, использующийся в официальной терминологии, в документах и массовой печати, а также ijin (異人), ikokujin (異国人), ihoujin (異邦人). Однако кроме этого существует более распространенный разговорный вариант, производное отgaikokujin–gaijin (外人) – «outsideperson», «человек извне», и именно этот термин имеет негативную и даже уничижительную, по мнению некоторых авторов, окраску [5, С.161]. Более того, для обозначения иностранцев именно европеоидной внешности (даже в том случае, когда цвет кожи не светлый) в Японии используется слово hakujin (白人) – «белый человек», «европеоид». Считается, что оно имеет больше националистический оттенок и ассоциируется, по мнению ТакуСузуки, с образованным и преуспевающим, но в то же время хитрым и непорядочным человеком [6, С.81], а устаревшая форма 白人 даже имела значение «незарегистрированная женщина легкого поведения» [7]. Также в первоначальном плане Конституции, разработанном оккупационными властями, на английском языке содержалась фраза «allnaturalpersons…» («все физические лица»), которая была использована в разделе, посвященном гарантии основных прав для проживающих на территории Японии. Однако японскими властями данная фраза была переведена на японский как kokumin (国民) –«народ, нация» в применении только к японцам, таким образом, ограничивая обеспечениеКонституциейосновных прав японских национальных меньшинств [4, С.110].
Вместе с тем, распространена идея о том, что «понять Японию и японцев, их цивилизацию и культуру может только японец». В опросе, проведенном в 1980-х, множество респондентов осознанно утверждало, что «иностранцы, включая даже тех, кто родился в Японии, не способны думать и вести себя как японец».Таким образом, даже те, кто прожил в Японии на протяжении длительного времени или уже полностью ассимилировался (как в случае с корейским и китайским этносом), все равно расцениваются как 外, люди, не входящие в японское общество [4, С.102]. Делающего успехи в изучении японского языка иностранца могут неоднократно хвалить, однако он никогда не перейдет из области gaijin иnihongoв область nihonjinи kokugo [5, С.162]. А для тех японцев, кто эмигрировал в другие страны и обосновался там, в японском языке также существует отдельный термин – nikkeijin (日系人), а также отдельное обозначение для каждого из их поколений – issei (一世) – первое, nisei (二世) – второе, sansei (三世) – третье, yonsei (四世) – четвертое, gosei (五世) – пятое, которые используются как общепринятые термины [8]. По закону, уже четвертое поколение nikkeiне может претендовать на какие-либо права в Японии, так как ничем не отличается от иностранцев – по мнению японцев, человек, не обладающий хоть одним из критериев – японской «кровью», культурой или языком, не может восприниматься как истинный японец [9].
Более того, Тсунода Таданобу в широко известной книге «Мозг японцев» экспериментально доказывал, что японский мозг совершеннее, чем у других национальностей, поэтому человек, обладающий «другим» мозгом, не способен понять, например, японскую музыку и по-настоящему выучить японский язык [10, С.5]. Поэтому для массового сознания японцев характерно мнение, что «японский язык очень труден для изучения». Трудности непременно должны возникать у европейцев и американцев, то есть у англоговорящих национальностей: например, во время американской оккупации было отмечено, что американцы и европейцы не желали осваивать японский язык, утверждали, что не могут им овладеть, и японцы легко с этим согласились; при этом существовавшие «трудности» начали только преувеличиваться [3].
Подчеркивание и преувеличение уникальности своего языка (как и культуры в целом) является одним из постоянных свойств японских представлений о мире. При этом подобное внимание к своему языку на иностранные языки не распространяется. Более того, в Японии вопрос межнационального общения не является приоритетным, а в общественном сознании уже давно распространилась идея о том, что японцам не нужно изучать иностранные языки. Согласно вышеупомянутому Тсуноде, японец может освоить чужие культуры и языки, но чем лучше их узнает, тем больше опасность потерять его «уникальное» строение мозга [10, С.5]. Таким образом, «нихондзинрон» как часть национального сознания, массовой культуры японцев, мешает распространению иностранного, в частности английского,языка [10, С.300]. Подтверждение этому мы можем наблюдать в современном образовательном процессе в Японии – японские ученики в обязательном порядке изучают английский язык не менее шести лет, однако по окончанию школы едва способны применять его на практике [12].
В рамках дискурса «свой – чужой» отчетливо прослеживается противопоставление России как культуры, диаметрально противоположной японской, как образа традиционного «чужого» Японии. Согласно А. Буху, амбивалентное положение России в западной мысли использовалось для того, чтобы обосновать«нормальность» и «цивилизованность» Японии (в частности, «авторитарный» строй СССР позволил японским теоретикам, сравнивавшим имперскую Японию с СССР, доказать, что Япония порвала со своим прошлым и теперь является «свободной» и «демократической» страной).Такие качества, как варварство, дикость, шовинизм, которые на Западе считались изначально присущими как России, так и Японии, стали теперь восприниматься исключительно как особенности русского народа. Более того, всячески обосновывалась отсталость России не только в культурном, политическом, экономическом плане, но даже и в вопросах военной мощи: невысокие военные качества России выражались в качественной слабости армии, в плохом управлении и вооружении [13, С. 21, 27]. Может быть, именно поэтому в одном из вариантов записи слова «Россия» на японском языке – 魯西亜 (roshia) или 魯国 (rokoku) – иероглиф ro, использовавшийся в слове, означает «глупый, бестолковый».
Таким образом, среди прочих различных проявлений мы можем видеть достаточно хорошо выраженную языковую составляющую японского национализма. Она может проявляться как в лексическом значении, так и посредством разных средств языка. При этом необходимо понимать, что современный национализм в Японии представляет собой разновидность «мягкого» национализма, существующем сугубо в сознании японцев, и отождествление его с политикой агрессивного национализма будет нелогично и неверно.
Научные руководители: Гурьева Ирина Юрьевна, старший преподаватель кафедры истории регионоведения Института социально-гуманитарных технологий; Шабаева Мария Владиславовна, старший преподаватель кафедры иностранных языков Института международного образования и языковой коммуникации.
Библиографическая ссылка
Кругликова М.Е. ОСОБЕННОСТИ ЯПОНСКОГО НАЦИОНАЛИЗМА: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. – 2015. – № 5-4. – С. 721-724;URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=7206 (дата обращения: 16.02.2025).