Основные направления философской мысли ХХ века обращаются к рассмотрению проблемы языка. Философия с XVI–XVII в. и до начала ХХ в. ориентировалась, главным образом, на анализ сознания. Начиная с работ русских формалистов Э. Кассирера, К. Фослера, М.М. Бахтина, Г. Шпета в 20-х годах философия языка становится ведущим направлением философии ХХ века, отмеченной «поворотом к языку» (linguistic turn).
Ж. Деррида отмечал: «…наша историко-метафизическая эпоха должна определить целостность своего проблемного горизонта именно через язык». Если в XIX веке основным предметом философии было сознание, то в XX веке именно язык претендует на это место. Следствием лингвистического поворота явилось становление и развитие герменевтики, аналитической философии, структурализма и ряда других направлений гуманитарного знания ХХ века. Констатируя данный факт, К.О. Апель отмечал: «Словом «язык» обозначается проблема оснований науки и философии, а не просто эмпирический предмет науки наряду с другими (находящимися в мире) предметами, и это никогда не осознавалось столь чётко, как в ХХ столетии» [1, с. 76].
По мнению М. Фуко, «язык образует вместилище традиций, немых привычек мысли, тёмного духа народов; язык вбирает в себя роковую память, даже не осознающую словесные формы, исторические изменения которых от них ускользают, люди полагают, что их речь им повинуется, не ведая о том, что они сами подчиняются её требованиям [7].
К. Джерджен как основатель теории социального конструкционизма предложил целостную исследовательскую программу как ориентир для представителей социального конструкционизма. Понятие «конструкционизм» в современной науке и философии употребляется в двух значениях: – как обозначение новой парадигмы исследований, которая оформляется в социальных науках, имеющей свою онтологию, эпистемологию, методологию и этику (в широком смысле), – и как название конкретного направления в психологии и социологии (в узком смысле), которое выступает как составная частью этой парадигмы. Для обоснования понимания познания и концепции знания конструкционисты обращаются к исследованию взаимоотношений между людьми, являющимися решающими для понимания смысла окружающего мира. «Знание представляется уже не как предмет индивидуального обладания, сосредоточенный в пределах человеческого разума, а как продукт совместной деятельности людей. Язык, по существу, и есть совместная деятельность» [5, с. 51–73].
М.М. Бахтин, указывая на необходимость принимать в расчёт контекст мысли, высказывания, ее автора и адресата, был противником постижения высказывания в качестве обособленного самостоятельного монологического акта. Учёный отмечает существование высказывания только как чьего-то, адресованного кому-то. «Слово (вообще всякий знак), – указывает он, – межиндивидуально. Все сказанное, выраженное находится вне «души» говорящего, не принадлежит только ему. Слово нельзя отдать одному говорящему. У автора (говорящего) свои неотъемлемые права на слово, но есть они и у слушателя, свои права у тех, чьи голоса звучат в преднайденном автором слове (ведь ничьих слов нет)» [2, с. 300].
Для человека, живущего в языке, язык – это место, в котором он чувствует себя дома. Изначально человеку дана возможность пользоваться языком. Язык является способом существования человека в мире. Использование языка человеком происходит бессознательно, настолько он прочно коренится в природе человека. «Речь – действие глубоко бессознательное, но выполняется оно существами сознающими. Пребывание «внутри» слова, когда на него уже не смотрят как на предмет, есть, безусловно, основной модус всякого языкового процесса» [4, с. 58].
Следует признать, что язык объединяет людей, позволяя каждому Я выйти за пределы своих границ и признать Другого, вступая с ним диалог и понимая его. «Отдельное Я подобно одинокой точке в мире явлений. Но в своих выражениях, прежде всего, в языке, принципиально во всех формах, в которых оно способно себя выразить, оно уже больше не является одинокой точкой. Я принадлежит к миру понятного» [5, с. 260].
М.М. Бахтин, особенно подчеркивая активную роль другого при речевом общении, отмечает, что диалог характеризуется активным восприятием и передачей чужого слова: «Существенным (конститутивным) признаком высказывания является его обращенность к кому-либо, его адресованность. В отличие от значащих единиц языка – слова и предложения, – которые безличны, ничьи и никому не адресованы, высказывание имеет и автора (и, соответственно, экспрессию) и адресата» [2, с. 275]. М.М. Бахтин принимает высказывание как единицу речевого общения (вместо слова и предложения) и указывает: «Речь может существовать в действительности только в форме конкретных высказываний отдельных говорящих людей, субъектов речи. Речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может» [2, с. 249]. Высказывание, обращённое на личность человека, уже в самой своей ориентировано на ответную реакцию другого.
У каждого высказывания присутствует определенное предметно-смысловое содержание, внутри которого «значение слова отнесено к определенной реальной действительности в определенных же реальных условиях речевого общения» [2, с. 265].
Г.Г. Гадамер, вслед за М. Хайдеггером, трактуя язык в качестве некоторого способа мироистолкования, задающего определенное предпонимание окружающего мира, определенную мироориентацию, писал: «Мышление всегда движется в колее, пролагаемой языком. Языком заданы как возможности мышления, так и его границы… Он [язык] есть всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира и в этом смысле ничем не заменим. Прежде всякой философски нацеленной критической мысли мир есть для нас всегда уже мир, истолкованный в языке. С изучением языка, с нашим врастанием в родной язык мир становится для нас членораздельным» [4, с. 24–29].
Язык рассредоточен между людьми, является принадлежностью не отдельного индивида, а беседы, следовательно, наше сознание неразрывно связано с языком. Не существует индивидуальных и «чистых» высказываний, которые содержат в себе непреложные истины. Они являются научно-философской абстракцией, которая теряет смысл при нашем обращении к речи определённого человека в фиксированных условиях. Г.Г. Гадамер замечает: «Высказывание, вырванное из непосредственного вопросно-ответного контекста, изменившее свою форму в результате отнесения к иным целям и включения в иной контекст, подобно ответу на вопрос, когда спрашиваемый не знает, почему этот вопрос задан» [4, с. 18]. «Всякий язык, воплощенный в речи, имеет место всегда лишь в качестве слова, кому-либо сказанного, в качестве единого целого речи, поддерживающей коммуникацию между людьми, крепящей солидарность» [4, с. 30]. По мнению Г.Г. Гадамера, всякое изречение мотивировано, то есть произносится для кого-то и ради чего-то и понять каждый вопрос возможно только в той конкретно-исторической ситуации, в которой он был поставлен [3].
К. Джерджен утверждает, что любые притязания на истину имеют в своей основе социальные конвенции языка. Язык не однозначен и содержит отличные значения для различных групп и исторических периодов. Язык может использоваться в качестве носителя истин о мире, так как данные конвенции подвергаются изменениям от группы к группе. Следовательно, невозможно подвергать проверке гипотезы, невозможно установить какие-либо фундаментальные истины о мире, так как они тоже структурированы языком. Не являясь носителем истины или рационального мышления, язык, однако, обеспечивает средства для взаимопонимания; и эти акты взаимопонимания зависят от способа социального использования языка. То есть из повествовательных текстов конструируются версии реальности членами сообщества [5, с. 51–73].
Дж. Шоттер и К. Джерджен сформулировали программные тезисы об отношении социального конструкционизма к проблемам языка и речевой коммуникации:
1) сообщения о «действительности» возникают в развёртывающемся свободном временном потоке непрекращающейся коммуникативной активности человеческих сообществ;
2) высказывание имеет в качестве конститутивной части развивающегося диалога; отдельно взятое высказывание не имеет смысла;
3) ответные высказывания порождают всё новые смыслы и обуславливают продолжающееся развитие диалога при постоянном изменении контекста разговора;
4) только с привлечением категорий социолект, речевые жанры и тому подобное возможно объяснение того, как определённые дискурсы способны обеспечить функционирование социальных групп как динамических реляционных целостных сущностей, поведенческих идеологий, «которыми живут» (behavioral and lived ideologies);
5) по мере превращения лингвистических координированных социальных отношений в «историю» и затем упорядочивания или ранжирования, возникают «официальные» версии отображения мира и собственных «Я», то есть локальные дискурсивные онтологии и социальные запреты для их поддержания;
6) локальные онтологии и системы морали в «западной» культуре индивидуальности отводят первостепенную роль;
7) психологическая речь, предположительно ведущаяся на предмет наших восприятий, воспоминаний, мотивов суждений, не выражает некой существующей вне момента высказывания внутренней реальности ментальных репрезентаций, она заключается в самих указанных сообщениях, которые формулируются в зависимости от отношения говорящего к коммуникативному контексту [6, с. 28].
Социальный конструкционизм способствует значительному раскрепощению в сфере познания, устраняя риторическое влияние любого индивида или группы, которые провозглашают некую истину, мудрость или этику универсальной и необходимой для всех. Для сторонников конструкционизма все голоса оправданы и могут способствовать диалогу, от которого зависит наше будущее. Однако понимание всех знаний, которые претендуют на истинность и доминирование, как социально сконструированных, не дает основания объявлять их ложными. Таким образом, следует признать: каждая традиция, несмотря на возможные ограничения, может открыть новые альтернативы человеческого сосуществования (события) [8].
Возникновение в философии отказа от гносеологизма и придание живой звучащей речи определённой значимости, понимание важности индивидуальных высказываний и утверждений, которые имеют конкретное историческое время и место в истории, послужило основанием для утверждения, что не только культурно-исторический, но конкретный – вопросно-ответный контекст: кем, кому, где и ради чего сказано – следует учитывать для понимания высказывания.
Можно утверждать, что это выступает поворотом от чистых и абстрактных высказываний-истин к живой речи, переходом от понимания языка как несущего истину к практическим функциям языка внутри взаимодействий. Это переход от анализа звучащей речи (апофантических форм), которая предполагает объективное значение, к анализу высказывающейся речи, в которой особое значение отведено автору и адресату.
Сегодня в связи с бурным развитием информационных технологий крайне актуально обращаться к живой речи, которая возникает в конкретных, реальных диалогических отношениях, в той более широкой языковой среде, делающей возможным высказывание. Только в этом случае язык, активно воздействуя на поведение и мышление людей, получает конститутивный статус. Язык, обретая смысл и выразительность в процессе своего функционирования в системе отношений, выступает важнейшим инструментом осуществления отношений.
Библиографическая ссылка
Челнокова Е.А., Казначеева С.Н., Коровина Е.А., Агаев Н.Ф. СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКЦИОНИЗМ И ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. – 2015. – № 12-3. – С. 549-552;URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=7976 (дата обращения: 04.12.2024).