Проблемам русской рецепции творчества Кристофера Марло в последние годы посвящено немало статей, причем внимание уделяется как отдельным произведениям английского драматурга [см.: 7, с. 58–60; 14, с. 97–100; 16, с. 232–238; 17, с. 51–61], так и отдельным эпизодам русского осмысления марловского наследия, связанным с именами известных отечественных писателей, переводчиков, литературных критиков и литературоведов [см.: 8, с. 226–234; 9, с. 20–22; 10, с. 79–87; 11, с. 42–50; 12, с. 150–161; 13, с. 206–214; 15, с. 206–212; 27, с. 143–146; 28, с. 149–154; 29, с. 359–362; 30, с. 64–71; 41, р. 718–722].
Первым свидетельством знакомства в России с «Трагической историей доктора Фауста» («Doctor Faustus», 1589) Кристофера Марло можно считать дневниковую запись «русского европейца» А.И.Тургенева, сделанную 14 июля 1825 г.: «Виттенберг – некогда первый центральный пункт немецкого просвещения. – «Would I had never seen Wittenberg, never read book» (Marlow’s Faustus)» [493, c. 283].
К тому же 1825 г. относятся пушкинские «<Наброски к замыслу о Фаусте>» [см.: 25, с. 338 – 339], соотнесенные Гл. Глебовым, автором статьи «Пушкин и Гете», напечатанной в «Звеньях» в 1933 г., с содержанием трагедии Кристофера Марло: «Возможно, что на мысль написать посещение ада Фаустом навело его <Пушкина> то место трагедии Марло, где Фауст выражает желание увидеть ад и вновь вернуться на землю, а Люцифер ему это обещает. Такого рода сцены нет в »Фаусте» Гете. Нет посещения Фаустом ада и у самого Марло – обещание Люцифера осталось невыполненным. Тем больше интереса для Пушкина мог представить этот эпизод» [4, с. 45]. Умозаключение Гл. Глебова как лишенное логики было опровергнуто в статье М.П. Алексеева «Незамеченный фольклорный мотив в черновом наброске Пушкина», впервые увидевшей свет в 1979 г. [1, c. 17 – 68], а затем, в 1987 г., включенной в собрание избранных трудов ученого [2, c. 402 – 468]. М.П. Алексеев отдельно отмечал то обстоятельство, что «знакомство Пушкина с текстом указанной сцены Марло немыслимо и никем доказано быть не может» [2, c. 425]. Расширяя традиционный круг сопоставления с фаустовской проблематикой и образностью при осмыслении пушкинского замысла «<Папессы Иоанны>» (1835) [см.: 26, с. 256], Ю.Г. Оксман предложил учитывать не только драматическое произведение И.-В. Гете, но и «Трагическую историю доктора Фауста» Марло и народную книгу «История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике» И. Шписа, известную А.С. Пушкину в сокращенной французской переделке 1776 г. [см.: 22, с. 699]. Отметим, что о Марло и его трагедиях А.С. Пушкин мог узнать из имевшегося в его библиотеке разрезанного, но не содержащего заметок четырехтомника «uvres completes de L. Tieck. Contes d’Artiste. Premiere livraison. Shakespeare et ses contemporains» (Paris, 1832), вобравшего полный перевод на французский язык повести немецкого писателя Людвига Тика «Жизнь поэта» («Dichterleben», 1825), в которой Марло выступал одним из главных героев наряду с Шекспиром и Робертом Грином [см.: 20, № 1438]. А.В. Дружинин в своей статье «А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений» (1855) называл и другие источники, благодаря которым великий русский поэт, вероятно, «был знаком с творчеством драматургов елизаветинского периода, предшественников Шекспира» – выписки Чарльза Лэма, лекции Уильяма Хэзлитта, материалы влиятельных журналов «Quarterly review» и «Edinburgh Review», к которым А.С. Пушкин регулярно обращался [см.: 6, с. 55].
В середине XIX в. «Трагическая история доктора Фауста» неизменно осмысливается в России в качестве вершинного произведения английского драматурга. В этой связи, в частности, следует назвать «Очерк английской литературы» Томаса Шоу, представленный в 1847 г. на страницах «Библиотеки для чтения» [см.: 39, с. 29], и компилятивную статью Е.М. Феоктистова «Статьи Вильмена в Journal des Savants о предшественниках Шекспира», увидевшую свет в одном из первых номеров «Русского вестника» в 1856 г. [см.: 38, с. 289 – 293]. Е.М. Феоктистов, указывая на противоречивость личности и творчества Марло, соотносил «Трагическую историю доктора Фауста» с гетевским «Фаустом», сопоставлял отдельные эпизоды из двух произведений, отмечал у Марло, с одной стороны, «непонимание правды в человеческом характере, преувеличение с целью создать что-нибудь ужасное, безвкусные украшения, которыми щеголяет его речь», но с другой – «редкое умение изобразить страдание, предсмертную тоску, внезапный порыв сердца» [38, c. 289], побуждающее забыть обо всех недостатках.
В рецензии «Фауст, траг. Соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко. 1844. Санкт-Петербург», написанной в 1845 г., И.С. Тургенев восхищался английским драматургом Марло, попутно сообщая о своем желании посвятить его творчеству отдельную литературно-критическую статью: «Мысль воспользоваться этим типом <Фаустом> не ему <Гете> первому пришла в голову: уже один из предшественников Шекспира, Марло (Marlowe), написал «Фауста» – чрезвычайно замечательное произведение, о котором мы когда-нибудь поговорим с нашими читателями…» [34, с. 205]. Цитата из шестой сцены «Трагической истории доктора Фауста», в которой являются Семь смертных грехов, в числе которых – Лень, в письме И.С. Тургенева к П. Виардо от 21 – 22 июня (3 – 4 июля) 1874 г., написанном на французском языке, свидетельствует о том, что марловская пьеса была хорошо знакома русскому писателю: «Ce n’est pas pour moi que le Sommeil dit dans le «Faust» de Marlowe: «Heigho! I was begotten on a sunny bank…»» [35, c. 309] [Сон в »Фаусте» Марло говорит не для меня: «Сон! Я родилась на солнечном берегу…»].
Н.А. Некрасов, как редактор и издатель «Современника», считал важным знакомить русских читателей с новыми переводами произведений современников Шекспира, в частности, в 1850 г. в заметке «От редакции» он информировал о редакционном намерении поместить в журнале в 1851 г. «перевод шести лучших произведений самых замечательных драматических писателей, современных Шекспиру (между которыми уже теперь она <редакция> может указать на «Герцога Миланского» Массинджера, на «Алхимьеста» Бена Джонсона, на «Фауста» Марлова), вместе с общим предисловием, в котором будет изложено тогдашнее состояние драмы в Англии, и биографическими очерками и оценкой талантов Массинджера, Бомонта и Флетчера, Б. Джонсона, Миддлтона, Марлова, Деккера, Пиля, Грина и пр., – словом, всей той плеяды, которая окружала стоявшего выше всех их, но не одиноко стоявшего Шекспира» [21, с. 97]. Этот замысел, возникший, по всей вероятности, не без влияния активного сотрудника некрасовского журнала и знатока английской литературы В.П. Боткина [см.: 19, с. 435], был осуществлен лишь частично в 1853 – 1855 гг.
А.В. Дружинин неоднократно упоминал имя Кристофера Марло, причем в 1851 г. в письме XXV цикла «Письма иногороднего подписчика», откликаясь на одну из статей о знаменитом трагике А.С. Яковлеве, вспоминал о марловском Фаусте и так рассуждал о профессии актера: «Актер, как Фауст Марлова, бесстрашно жертвует своим будущим для настоящего: его слава не в будущих поколениях, а в рукоплесканиях современников» [5, с. 523].
Первым учебным изданием на русском языке, содержавшим информацию о Кристофере Марло, было изданное в 1853 г. в Киеве в Университетской типографии «Руководство к познанию видов, родов и форм поэзии» М.А. Тулова, представлявшее поэта мрачной, суровой личностью, ставшей жертвой собственных буйных страстей и невоздержанной жизни. Отмечая достоинства других трагедий (прежде всего, «Мальтийского еврея» и «Эдуарда II»), М.А. Тулов выделял из числа прочих «Трагическую историю доктора Фауста», видел в ней «ряд превосходных картин, то забавных, то поразительно ужасных» [32, с. 344]. А.И. Линниченко, автор «Курса истории поэзии для воспитанниц женских институтов и воспитанников гимназий», напечатанного в Киеве в 1860 г., во многом опираясь на суждения М.А. Тулова, отмечал, что с середины XVI в. в Лондоне «театр беспрерывно совершенствовался и обогащался оригинальными произведениями отличных драматических талантов, каковы Марлое, Грин, Тома Гейвуд», причем из произведений Марло считал необходимым упомянуть лишь одно – «Трагическую историю доктора Фауста», развивавшую «известную историю ученого доктора Фауста, продавшего свою душу дьяволу ценою неограниченной власти на земле в течение 24 лет» [18, с. 298]. И.Д. Гарусов в пособии «при изучении словесности в среднеучебных заведениях» «Очерки литературы древних и новых народов. Драматическая поэзия», вышедшем двумя изданиями – в 1862 г. [см.: 23] и в 1890 г. [см.: 24] – отмечал, что основой для некоторых пьес Марло стали средневековые легенды, например, немецкая «легенда о Фаусте из Виртемберга, пожертвовавшем для науки душою, которую он продал Мефистофелю» [24, с. 141]. По мнению И.Д. Гарусова, марловский «Фауст» уступает во всех отношениях гетевскому в силу существенности отклонений от народной легенды, ее приспособлению «к личным воззрениям и взглядам на казавшиеся сверхъестественными силы природы и духа человеческого» [24, с. 245]; однако, «несколько исказив» «прекрасную» народную легенду, Марло не лишил Фауста самого главного – «его поэтической стороны и чудодейственной силы» [24, с. 141].
Очерк С.Ф. Уварова «Марло, один из предшественников Шекспира», написанный в Дерпте в октябре 1858 г. и опубликованный в №2 и 3 «Русского слова» за 1859 г., впервые в русской литературной критике представил целостную, хотя и краткую характеристику всего творческого пути Кристофера Марло. С.Ф. Уваров усматривал определенную близость между «Трагической историей доктора Фауста» Кристофера Марло и позднейшим «Макбетом» Шекспира, соотносящимися между собой сценами из мира «духов и чародейства»: «…есть уже сходство и как бы предчувствие Шекспирова искусства в том, как Марло выводит на сцену бесов и призраки, как он вдвигает их появление и исчезновение в область совести и фантазии, вне поверки холодного рассудка, вне удостоверения опытом и даже свидетельством чувств» [37, с. 20]. При подготовке очерка С.Ф. Уваров опирался на статью «Analytical Essays on the Early English Dramatists» («Аналитические очерки о ранних английских драматургах»), помещенную за подписью H.M. в №№4, 7, 9 «Blackwood’s Edinburgh Magazine» за 1817 г. [см.: 40].
Материал очерка С.Ф. Уварова был в 1865 г. использован В.П. Боткиным при написании статьи «Литература и театр в Англии до Шекспира» [90, с. IX – XLVI], предварявшей первый том первого в России «Полного собрания драматических произведений Шекспира в переводе русских писателей», изданного Н.В. Гербелем и Н.А. Некрасовым (имя Н.А. Некрасова как соиздателя в первом томе не было указано, что вызвало его пререкания с Н.В. Гербелем, завершившиеся тем, что последующие тома выходили с указанием имен обоих издателей [см.: 36, с. 29 – 30]). В.П. Боткин отмечал стремление Марло «изображать взрывы необычайных и необузданных страстей», подчеркивал сочетание в лице Марло и драматурга, и актера, свойственное для елизаветинской эпохи [3, с. XLVI]. В отдельное примечание В.П. Боткин вынес суждение о марловском «Фаусте», который, опираясь на народную немецкую легенду, сохранил «с небольшими изменениями» всю ее сюжетную канву – «отчаяние Фауста после неудачи его покорить себе мир силою мысли, искусством и наукою, союз его с Мефистофелем, жизнь Фауста при дворе папы и немецкого императора, страсть его к призраку прекрасной Елены и, наконец, гибель его», выделив в качестве доминанты представленный «с редким глубокомыслием» контраст скоротечности и преходящести земного счастья и вечности мук ада, в которые погружена погибшая душа [см.: 3, с. XXXIV].
Библиографическая ссылка
Жаткин Д.Н., Рябова А.А. У ИСТОКОВ РУССКОГО ВОСПРИЯТИЯ «ТРАГИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ДОКТОРА ФАУСТА» КРИСТОФЕРА МАРЛО // Международный журнал прикладных и фундаментальных исследований. – 2016. – № 6-4. – С. 788-792;URL: https://applied-research.ru/ru/article/view?id=9699 (дата обращения: 24.04.2024).